Глава 1. …Петли не выдержали, и огромная металлическая дверь c оглуши- тельным грохотом рухнула на пол. На секунду повисла тишина. Послы- шались шорохи, и в облаке еще не осевшей пыли показалось множес- тво низких белых силуэтов. Они рванулись вперед. Захлебываясь, застучал „Калашников“. Свинцовый ураган выкашивал нападавших ряда- ми, но их количество не уменьшалось. Слева громко бухал „Форт“ Малыша. Воздух наполнился осколками кирпича, пылью, кусками стекла и дерева. Пули доставали псов на бегу и, гася инерцию, отбрасывали назад. Через тела погибших сородичей лезли все новые и новые твари. Вдруг пистолет Малыша замолчал… — Готов? — Мелькнула мысль, но, опровергая ее, опять зазвучали выстрелы „Форта“. Автомат все тяжелел, отдача рвала из рук. Щелчок-конец обоймы. Три секунды на перезарядку. Псы все ближе. Автомат тяжелый — не удержать… снова стук „Калашникова“. Летящие осколки. Звон падающих гильз. В разбитое окно заглянуло солнце… прямо в глаза. Звуки все тише… „Калашников“ все тише… выстрелы „Форта“ заполняют все сознание… боль… выстрелы… Солнце… Темнота… …Пробуждение. В окно заглядывает полная луна. Сны. Попытаюсь уснуть. Куда там. Громкий стук в дверь. Приходится вставать. — Кто? — Пес в пальто! На пороге щурится Малыш. — Ты че, в коме лежишь? Я уже десять минут стучу! — На часы посмотри. Что стряслось? — Мы зачем-то сильно понадобились Папе. У него там, кажется, сборище. Придется идти. На улице свежо. Полная луна заменяет давно погасшие фонари. Влажная трава — тут же пожалел, что одел сандалии. На улице тишина. Деревья отбрасывают длинные тени. Где-то залаяла собака. Кончилась трава, под ногами захрустел гравий. Городок наш небольшой, всего несколько тысяч жителей. Один давно не работающий кинотеатр и магазин. Обычных жителей почти не осталось. Сплошные сталкеры. Иногда из области приезжают менты или военные, проверяют, ищут, но, как правило, ничего не находят. Уезжают. Часто наведываются ученые. Покупают находки и устраивают экспедиции в Зону. Хорошо платят и относятся к нам с уважением. Дом Папы стоит на главной улице нашего городка. Папа — старый, опытный сталкер, ходивший в Зону с самого начала. Он приносил больше всех хабара. Прикончил больше всех зверей. Каждый сталкер, из живущих в городе, уважает его и считает за главного. У Папы есть два сына. Он воспитал их без жены. Оба как на подбор. Высоченные мощные парни, которые с детства воспитывались сталкерами и много ходили с отцом в Зону. Сейчас они уже считаются одними из лучших профессионалов, и могут на равных конкурировать со сталкерами много старше их. Месяцев восемь назад, когда вся семья отправилась в зону, случилась беда. В развалинах „Сундука“ Папа оступился и очень неудачно упал. Хоть сыновья его и вытащили из Зоны, но ходить он больше не мог, и вход в Зону был для него заказан. Теперь к нему шли как к судье, шли за советом. У него было много старых знакомых, корешей. С ним можно было хорошо поторговать и даже поторговаться. Во всем городке окна светились только у него. Когда мы подошли, из глубокой тени вынырнул высокий силуэт. Это был Бульдозер — один из сыновей Папы. Кличку свою он получил за то, что во время одного из походов в Зону был вынужден собственноручно тащить двух раненых товарищей до самой границы, где встретил поисковую группу во главе со своим старшим братом. Этим поступком завоевал огромное уважение коллег. Многие считали за честь возможность пойти с ним в Зону. Узнав меня с Малышом, Бульдозер махнул рукой и тихо проговорил — Скорей, все уже сбежались.

автор: Михаил aka tech ,,Не верь тому, что видишь! ...Обычное утро, вроде ничем не отличается от других таких же обыден6ных, пресловутых, надоедливых, но в то же время неотъемлемых частей нашей жизни. Пора вставать, как не хочется, но надо. Холодильник пустой, так что придётся идти за едой и пивом в магазин. Дверь лестничная площадка, лестница, подъезд, всё надоедливо до неприличия. Но что-то не так даже не знаю что, но все-таки. Эге, теперь понятно: ЛЮДИ ВЫ ГДЕ? На улице никого, как будто взорвалась ядерная бомба и смела всех людей, не трогая дома, стёкла, машины. Непонятно, ну на фиг всех @#*()$%^ Хочу пива! А вот и магазин, всё привычно разве что людей нет. Полки набиты товарами, в холодильнике пиво, вода, сосиски, колбаска короче всё как полагается. Раз никого нет, почему бы этим ни воспользоваться. Любимое пиво, где открывалка, хотя стол подойдёт. Резкое движение и наслаждение холодненьким безвкусным пивом… Что за? Пиво как вода, другая бутылка - то же самое, сладкая вода тоже, докторская колбаса безвкусная масса. Чипсы, печень, чай в пакетиках всё как одна непонятная субстанция. А сзади слышны методичные шаги, оборачиваюсь и кто-то или что-то плескает мне в лицо охлаждённой водой… Я очнулся на земле спиной прислоненный к ржавой бочке. Брызнувшим мне в лицо водой был Дэн, рядом стоя и осматривал местность Тэд, в своих неизменных шумоулавливающих наушниках. Это все был сон или видение воспоминание о жизни, прошедшей жизни. Теперь того не вернешь. И потянуло меня сюда, и чего спрашивается, наверно от скуки, надоедливой обыденности. Что в нашем мире светит капитану спецназа отслужившему свое, обыденное прозябание или шальная пуля! А теперь для меня открылся новый мир, в котором не приходиться думать о жизни, приходиться думать, как выжить! И по сравнению со старым этот мир мне нравиться больше. -- Шум на 3 часа, - нарушил молчанье Тэд. Терпеть не могу эти выражения. Нельзя по простому, - рукой показать.

Загадочный дом, история одного сталкера. Искатели острых ощущений любят наведываться в глухие, потаенные места. Они охотно посещают катакомбы, дремучий лес, безлюдный горный кряж. Ничто не являет собой картины столь же пугающей и безотрадной, как неказистый деревянный дом. В таких домах поколение за поколением живут самые странные обитатели, каких только видывал свет. В 15 км от Чернобыльской АЭС особенно много таких домов, в этом же районе и находился наш небольшой лагерь. В одном из таких сооружений, ветхом и покосившемся, мне однажды пришлось искать убежища от проливного дождя. В этот день я один решил отправится на поиски новых артефактов. Непогода застигла меня по всем признакам на заброшенной дороге, которую я раньше никогда не видел. Единственным укрытием могло послужить старое и невзрачное бревенчатое строение, тускло поблескивавшее у подножия каменистого холма. Хотя дом этот находился на довольно приличном расстоянии от того, что некогда называлось дорогой, он с первого же взгляда произвел на меня крайне неприятное впечатление. Однако разгулявшаяся не на шутку стихия не позволяла мне быть слишком щепетильным, и я без колебаний подъехал к закрытой входной двери. Сначала я почему-то решил, что дом оставлен жильцами, однако когда я приблизился к нему, уверенность моя сильно пошатнулась. Поэтому прежде чем толкнуть входную дверь, я постучал, ощутив при этом какую-то необъяснимую тревогу. Значит, дом по-прежнему был обитаем, несмотря на всю его видимую запущенность и бесхозность. Однако на стук мой никто не отзывался. Постучав на всякий случай еще разок, я взялся за ржавую щеколду и обнаружил, что дверь не заперта. Взору моему открылась тесная прихожая с обшарпанными стенами; в воздухе ощущался едва уловимый, но тем не менее весьма неприятный запах. Я вошел в дом и затворил за собой дверь. Впереди маячила узкая лестница, к которой примыкала дверца, ведущая, вероятно, в погреб, а по левую и правую стороны от меня виднелись закрытые двери комнат первого этажа. Я толкнул дверь слева от себя и проследовал в крохотную клетушку с низким потолком, тускло освещаемую сквозь два запыленных окошка и обставленную самой простой и необходимой мебелью. Первым предметом, привлекшим мое внимание, стала средней толщины книга, валявшаяся на столе. Я раскрыл ее на титульном листе, удивление мое значительно возросло, ибо передо мной лежало не что иное, как редчайшее издание артефактов. Рисунки и впрямь оказались весьма любопытными. Вероятно, не скоро бы я закрыл эту книгу, не будь здесь одного, на первый взгляд, пустякового обстоятельства, которое подействовало на меня угнетающе и вновь пробудило прежнее ощущение беспокойства. Обстоятельство это заключалось в том, что книга как бы по собственной воле снова и снова pacкрывалась на одной и той же картинке под номером 12, где была изображен артефакт, о котором я никогда не слышал. Мне самому было стыдно, что я так нервничаю из-за какого-то пустяка, но рисунок вывел таки меня из равновесия, особенно после того, как я прочел пояснительные строки, в которых излагались особенности этого артефакта. Внезапно мое внимание привлекли отзвуки шагов в комнате наверху. В первый момент я остолбенел от неожиданности ведь еще совсем недавно, когда я колотил в дверь, на стук мой никто не отозвался, но в следующее мгновение меня осенило, что, видимо, хозяин только встал после глубокого сна, и я уже без прежнего удивления продолжал прислушиваться к скрипу шагов, доносившемуся с лестницы. Поступь была тяжелой и в то же время какой-то уж слишком осторожной; такое странное сочетание привело меня в замешательство. Потом шаги замерли, и спустя несколько секунд, я услышал, как он возится с задвижкой, после чего обшитая дубовыми досками дверь распахнулась настежь.

Я лежал на краю болота, готовый в любую минуту отползти дальше, в самую его глубь. Смерть в трясине меня не страшила, гораздо больше меня пугала неизвестность. Что-то было там, впереди, за камышами. Что-то непонятное, неизведанное. И это что-то стоило жизни моему напарнику. Я ждал. Зона не любит суеты. Зона не терпит необдуманных решений. Зона не знает жалости. Зона понимает только одно слово — время. Время ждать. Со свинцового неба сорвались первые капли дождя. Осенняя непогода — лишнее напоминание о начавшемся периоде умирания природы. Поздней осенью на Зоне становиться особенно неуютно. Это потом придёт зима и своим белым покрывалом накроет всю округу, подретушировав неказистость пейзажа. Снег частично скроет заброшенность Зоны, её звенящую отчуждённость. Но до этого ещё надо дожить… «Калашников» чёрным дулом ствола смотрел в сторону, откуда ещё совсем недавно доносились крики Лэнса. Человек не должен так кричать. Не может быть так неестественно больно. Его словно пытали средневековые инквизиторы: долго, умело, не давая раньше времени душе покинуть истерзанное тело. Его нечеловеческая агония длилась три часа. И всё это время я лежал здесь. Потому что знал, чувствовал, что Оно знает о моём присутствии, и стоит зайти в лес, как Оно с удовольствием займётся новой жертвой. Я не хочу так же кричать! Собрав остатки воли в кулак, я заставил себя успокоится. Чтобы это ни было, оно оставалось на том же самом месте, где сцапало напарника. Не приближалось ко мне, но и не удалялось. Я знал это: какой-то животный ужас охватывал сознание, стоило только взглянуть в сторону колючего кустарника, за которым темнел густой ельник. На его ветках виднелись лоскуты моей кожаной куртки. Надо же, а ведь я даже не заметил колючек, когда бежал сюда, к болоту. Дождь усилился, в небесах громыхнуло. Но Оно по-видимому не боялось промокнуть. Оно вообще ничего не боялось. Я поёжился, мокрый до нитки на холодной земле я мог долго не продержаться. А что будет с приходом темноты? Ночью этой твари ничего не будет стоить добраться до меня. Если Оно смогло проделать это днём с Лэнсом, то ночи однозначно мне не пережить. Значит, остаётся только один выход — надо выбираться. Под проливным дожём разбушевавшийся непогоды я пролежал ещё час. Но Оно по-прежнему не уходило. Наконец я принял решение выбираться. Поднявшись, я осторожно крался по кромке болота, уходя от неведомой опасности. Оно не двинулось за мной следом, и постепенно во мне разгорелась надежда на спасение. Я перестал чувствовать незримое присутствие монстра. Однако, дальше описывать круг вокруг болота не имело смысла, надо было углубляться в лес.

Мир сталкера — это мир, где человек не имеет права на ошибку, ошибка стоит жизни. В основном, в Сталкеры идут люди, которые считают, что в этом мире для них уже всё потеряно, либо отчаянные смельчаки, которые хотят кинуть вызов всему окружающему, и прежде всего себе, своему я, и доказать, что ты чего-то достоин. В любом случае, Сталкер это не просто человек, это что-то сильное и мужественное, поэтому только избранным суждено пройти начатый путь до конца, остальным же суждено погибнуть, выживают только сильнейшие, дело тут, прежде всего не в физической силе, а в психике человека, ведь после всех увиденных тут ужасов человек может просто-напросто сойти с ума. Жизнь Сталкера всегда весит на волоске от смерти, поэтому он должен радоваться каждой секунде жизни, каждому рассвету, ведь ещё один такой рассвет он может уже и не увидеть. Довольно часто бывает такое, когда Сталкер просыпается ночью в холодном поту из-за кошмаров и начинает слышать какие-то странные звуки, крики, и тут его охватывает ужас, он начинает понимать, что это, возможно, последние секунды его жизни, перед глазами прокручивается вся его пройденная жизнь. Дыхание учащается и тут главное не сломаться, надо помнить, что мы боимся темноты из-за того, что не знаем, что она скрывает, а когда же мы знаем с чем имеем дело, — страх просто рассеивается. Даже при дневном свете, когда Сталкер сталкивается с какой-то тварью, он не имеет права бояться, страх — это слабость, а тут секундная слабость может стоить жизни, даже секундное сомнение, медлительность при нажатии спускового курка и всё. Единственный выход в таких ситуациях это подумать, что тебе уже конец, и ты должен сделать что-то напоследок. Если человек хочет жить в этом мире, то он должен уметь рискнуть всем, что у него есть, то есть он должен стать наполовину параноиком, это единственный шанс выжить здесь. В этом мире твой единственный друг это твой автомат. В действительности зона привлекает не только любителей экстрима, но и просто любопытных людей или учёных, которые хотят побольше узнать о зоне. Не стоит забывать и о том, что в Сталкеры идут люди, которые просто-напросто хотят заработать, ведь довольно многие артефакты находятся на зоне в единственном числе, и их способности ещё до конца не исследованы и довольно велики. Бывает и такое, когда учёные не желая платить огромные суммы за артефакты, сами отправляются исследовать зону.

Стоянка сталкеров находилась в одном из тысяч небольших лесков, раскиданных хаотично и бессистемно по территории Зоны. Небольшое скопление деревьев имело свои преимущества в качестве места для лагеря: во-первых, его было легко проконтролировать на предмет присутствия или наличия следов присутствия Чего-то, с большой буквы Чего-то, как уважительно называли сталкеры соседей по Зоне, каких бы то ни было, живых, неживых, одушевленных или нет, но соседей. Соседей, которым палец в рот не клади - всего съедят и не подавятся. А во-вторых - какой никакой, а приют, оазис, можно сказать, посреди пустыни, в которой не то что жить - поминать вслух мучительно и неприятно. Народ подобрался соответствующий. Неприхотливый, ко всему готовый и всему удивляющийся одновременно. Это только сказать легко: "Плавали, знаем, все повидали, ничему не удивимся". Зона быстро отучает от словоблудия и, главное, от квасной самоуверенности и привычке смотреть сверху вниз на окружающий мир. Такие в Зоне не задерживаются. А выход из Зоны - один. Но говорить о таких вещах в кругу сталкеров не принято. Даже в интересе к участи других проявляется не любопытство или жалость, а черствый, как найденная на старом складе буханка, прагматизм. Как умер? Где? Что при этом делал? Ответ на каждый из этих вопросов поможет оставшимся в этом бренном мире (уж что-что, а бренность бытия в Зоне ощущается острее некуда) протянуть еще чуть-чуть, вернуться еще из пары-тройки вылазок, принести то, зачем ходили многие доселе, но не добрались-не донесли. Особенно обидно, когда на обратном пути... происходит Что-то, и все. "Навеки частью Зоны стал", как в песне поется. А песни сталкеров - это не просто слова под импровизированную музыку, это, как встарь - былины со смыслом, "умным сталкерам урок"... Под вечер начинали подтягиваться стояночники. Кто группами по двое-трое, кто, из самых отчаянных - по одиночке. Кто сгибаясь под тяжестью пустовавших с утреца мешков, кто налегке, но от этого не менее довольный, что вот он, дом. Но не менее настороженный, чем там, на Маршруте - кто знает, что тут могло за день случиться, что могло поселиться. Уж охотников до чужого в Зоне хоть отбавляй. Уже дважды отбиваться пришлось. Дичает народ. Или наоборот, к истокам возвращается, к истине прадавней - кто сильней, тот хозяин. А честный бой - для идиотов и самоубийц. Понемногу собрались, расселись, определили, кому на часах стоять. Посмотрели друг на друга. Помолчали. Не все собрались. Одного не было. Ханса Шумахера, для своих Умельца, сталкера бывалого, прошедшего через многое. Но у Зоны своя логика. Естественный отбор - ее прерогатива. На кого Зона пошлет... - Я видел его, - подал голос Григорий Тарасенко, для своих Громила, молодой, но успевший многое повидать и многому научиться. - На Третьем Шоссе. Мало что осталось. И все такое... пожеванное, что ли... Автомат и тот в дугу скрутило... При слове "пожеванное" двух сидевших вокруг спиртовки, Колышка и Барсука, передернуло. На них никто не обратил внимания, все снисходительно промолчали: сами такими были. Ничего, Зона из них впечатлительность выбьет в рекордные сроки. Если позволит дожить до этого момента... - Третье Шоссе... - задумчиво произнес Петр Шукшин, для своих Швец, старший из собравшихся (если судить по времени, проведенному в Зоне). Никто точно не знал, но говаривали, что он входил в гарнизон Четвертых Ворот (Юго-Западных по-старому). Сам он ничего не рассказывал, а расспрашивать у сталкеров не принято - у каждого свой скелет в шкафу и кладбище в подвале, другие сюда, в Зону, не попадают. А если и попадают, так не задерживаются. А выход из Зоны - один-единственный... - Что Третье Шоссе? - переспросил Вальтер Кросс, для своих Валет. Скользкий тип, но дело свое знал, своих не бросал, добытое не прикарманивал, был честен настолько, насколько позволяла Зона. - Пожеванное, говоришь, - будто не слыша, продолжал Швец, доставая из одного из нагрудных карманов синюю пачку настоящих, докризисных сигарет. Эти сигареты, запасы коих он постоянно пополнял, служили доказательством его связи с гарнизоном. Бастионы всех Ворот представляли собой смертельную ловушку, лабиринт, в котором немудрено было заблудиться постороннему. А система охраны... Давным-давно поставленные в автономный режим, электронные часовые не щадили никого. Лазерные установки, самонаводящиеся пулеметы, примитивные, но от этого ничуть не менее эффективные ямы-ловушки... А самое страшное, то, что заставляло волосы шевелиться а сердца биться так, что было слышно, наверное, в самом Реакторе - мины-пауки. Небольшие темные диски с четырьмя ножками-липучками, с помощью которых эти зловредные механизмы могли забираться куда угодно. Их опасность заключалась в том, что время от времени они сами собой включались и переползали на другое, совершенно произвольное место, где снова входили в пассивный режим и ждали жертву. Реагировали они, по рассказам того же Швеца, на тепло и движение, после чего прыгали на источник того самого тепла и движения и взрывались. Мало приятного, в общем. Как Швец умудряется проникать туда и выходить живым, оставалось тайной за семью печатями. Один шустрый малый, бывалый медвежатник, спец по системам безопасности, для своих Коромысло, пытался как-то повторить достижение Швеца, но так обратно и не вернулся. А спустя неделю Швец принес в лагерь оторванную с мясом руку того спеца, с выжженным тюремным номером на запястье, и, произнеся многозначительно "Паучки, брат, штука серьезная", повесил руку на ограде, в назидание следующим поколениям сталкеров. Такие своеобразные мемориальные доски были неотъемлемой частью каждого более-менее постоянного лагеря, они служили безмолвным напоминанием об ошибках, которые Зона не прощает, и о том, что никто в Зоне не умирает напрасно. А это не так уже и плохо, если задуматься...

Последняя ходка. … среди прочего хлама, в кабине лежала тетрадь обратной стороной вверх, обычная школьная тетрадь в 12 листов, еще советских времен. Над таблицей умножения, как бы насмехаясь над ситуацией, были написаны выдержки из правил дорожного движения. Я поднял тетрадь и выбрался из кабины перевернутого грузовика. На лицевой стороне светло-зеленой обложки, кроме нескольких отпечатков крысиных лапок измазанных кровью, ничего не было. Тетрадь была пропитана влагой, и от того потяжелела и местами разбухла, теряя ровную форму листа. Бегло заглянув внутрь, я понял, что это чей-то дневник, подчерк был не ровным, явно мужской и особыми каллиграфическими излишествами не страдал. В начале каждой страницы стояла дата и время. Записи велись то в каждую клетку, то через клетку. По краям тетради, отсырев от вчерашнего дождя, расплылись чернила, сливая строчки воедино, голубым ореолом. Тетрадь была исписана наполовину. Я привык относиться к таким находкам бережно. Мало ли какую информацию может хранить в себе такой дневник. Спрятав его в рюкзак, я поднял дробовик и обошел машину. В полумраке перекошенного тента что-то шевельнулось. Не делая резких движений, я снял с пояса фонарик и, прижав к ружью, щелкнул выключателем. В свете луча на меня метнулась крыса, я едва успел увернуться, но она, промахнувшись, вопреки ожиданиям, продолжила свой путь вдоль ручейка, не обращая на меня внимания. Я оглядел окрестности, и нигде не заметил ее сородичей, - это было, по крайней мере странно. Внимательно обведя светом фонарика кузов, и не увидев больше никаких признаков жизни, среди деревянных и металлических ящиков, я протиснулся под тент, чтоб проверить их содержимое. Ничего ценного в большинстве из них не было. Самый дальний от выхода ящичек был покрашен оранжевыми люминесцентными полосами по диагонали, и больше напоминал алюминиевый чемоданчик без ручки. Впрочем, застежки подстать чемоданчику на нем присутствовали, как и тот признак, что крышка имела меньшую высоту чем основание, только он был перевернут. Я отложил в сторону ружье, и достав счетчик Гейгера, поводил им вокруг ящичка. Убедившись в отсутствии радиации, взялся его переворачивать. Это далось мне не легко из-за внушительного веса. Убрав счетчик, и зажав в зубах фонарик, щелкнул застежками. Еще секунду поразмыслив, я приподнял крышку. Резкий удар по зубам сбил меня с ног, ударил спиной о контейнер и повалил на бок. Вокруг стало темно. Во рту ясно различался вкус крови. Облизав языком губы, я определил, что порезана верхняя губа. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и предметы стали различимы. Оглянувшись на ящик, я увидел, что тот продолжает невозмутимо стоять с закрытой крышкой, но отщелкнутыми замками, а рядом с ним валяется мой фонарик. Точнее то, что от него осталось. Искореженный корпус, местами разорванный в клочья, местами сплющенный вместе с батарейками. Шесть светодиодов, которые являлись источником света, валялись неподалеку, с виду не поврежденные. Смачно выругавшись про себя, я присел, и, собрав останки фонаря, ссыпал их в нагрудный карман. В голове нарисовалась картина произошедшего.

Тяжелая служба. Темнота заволокла глаза. Нет, я еще жив. Я начинаю приходить в сознание и понимаю это был взрыв, и похоже он оглушил меня. Руками нащупываю что-то холодное, открываю глаза и вижу мою верную СВД. Слева и справа звучат автоматные очереди, сливаясь в беспрерывный гул. На небе светит луна, озаряя все поле боя. Я выглядываю из-за мешков с песком и вижу, что они все еще идут бесконечным потоком. Ко мне подбегает какой-то спецназовец: -"Монах надо отступать. Мы не сможем их удержать" - он произнес эту фразу, сел рядом со мной и начал стрелять по этим безжизненным кускам плоти. Я пытаюсь вспомнить, как все начиналось, похоже, что взрыв сильно задел меня, потому что я плохо помнил, что было до этого... Я солдат, по кличке Монах, призванный для охраны границ Зоны, от проникновений в нее и из нее. В данный момент я нахожусь на нашей базе, а точнее на блокпосте, если можно его так назвать. Границы поста уложены мешками с песком, в середине стоит старое, обветшалое здание, в котором находится наш штаб и склад оружия. Вокруг этого дома натянуты несколько палаток зеленого цвета, что вызывает смех, так как земля здесь черного цвета. Она абсолютно безжизненная после взрыва в 1986 году, но командование приказало устроит блокпост именно здесь. В этой мертвой Зоне. И вот я сижу в палатке и чищу свою снайперскую винтовку СВД, а заодно проверяю ее исправность, что я уже сделал со своим пистолетом Desert Eaglе пятидесятого калибра. Каждый из этих стволов уже не раз спасали мне жизнь, и я любил их, как самого верного друга. Когда ты в Зоне, только оружие остается с тобой до последней минуты твоей жизни, только оно может приказать тебе или лишить тебя жизни. В эту минуту зазвучала сирена своим гнусным, затяжным воем. Я выбежал на улицу, где уже собрался небольшой отряд солдат. Из штаба вышел командир и сообщил нам о проникновении в секторе 13. В моей голове промелькнула мысль о чертовой дюжине, и какой-то неведомый страх наполнил мое сердце. По спине пробежал легкий холодок. Я вздрогнул и пошел в палатку за своим оружием и снаряжением. Когда я вышел, на дороге стоял заведенный БТР, на котором уже сидело несколько солдат. Я влез на него, поправил свое снаряжение, взял в руки СВД. На БТР запрыгнуло еще несколько солдат, и мы двинулись в сектор 13. Это был обычный дневной рейд на место проникновения. Таких поездок иногда бывает по несколько в день, эта ничем не отличалась других. Я уже заранее знал, что мы никого не поймаем. Приедем осмотрим место проникновения, залатаем дыру и рванем обратно. Но это число не давало покоя, оно крутилось в голове, налаживало на сердце не понятный страх. Я чувствовал, что-то должно произойти и начал всматриваться в дальние края горизонта. Мое внимание привлек не большой лесок впереди БТРа на расстоянии около 500 метров. Он был окутан какой-то сиреневой пеленой. Я взял СВД и, нацелившись на лесок, прильнул к прицелу. Все деревья были ржавого цвета и их окутывал странный туман. В голове промелькнула мысль о какой-то новой аномалии, но она тут же исчезла, когда между деревьями промелькнул черный силуэт. Вдруг весь лес словно ожил. От дерева к дереву мелькали темные силуэты. Внезапная вспышка в самой глубине леса, осветила их. Их контуры тела, напоминали человека, но это был не человек. Рядом с ними стояли какие-то твари, похожие на собак. В этот момент из БТРа показалась голова командира и оповестила нас о приближении к сектору 13. Я сказал ему, что в том лесу что-то есть. БТР остановился. Он, взяв бинокль, начал всматриваться в кромку леса

ПРОЛОГ Прошло уже 2 года, с тех пор как в Чернобыльской Зоне опять произошел взрыв. Помню тот день, 12 апреля 2006 года 14:47, я в тот момент включил телевизор и услышал это - “Сегодня в 14:33 в Чернобыльской Зоне был зафиксирован повышенный радиационный фон, а также зарегистрирована высокая активность магнитных полей…..”. Я как стоял, так и остался стоять, не шелохнувшись, со стороны можно было подумать, что я не человек, а зомби. Боже мой, опять, опять “зафиксирован повышенный фон”. Ага, знаем мы эти сказки, без 14 дней 20 лет назад, вообще ничего не сообщили, и то все узнали. Видимо все не плохо, а очень плохо, поэтому и “готовят” общественность. А ведь я помню конец апреля 1986 года (хотя мне тогда было 3 года, но эту картину я запомнил очень даже хорошо), когда показывали ликвидацию. Спустя некоторое время высокие чины задумались “А почему это такой объект взорвался???” Вроде как было расследование, в ходе которого выявили причину, как оказалось, виной всему была банальная халатность. Но было ли это реальной причиной?? Я бы так и простоял, размышляя, если бы в дверь не позвонили. Очнувшись, я пошел открывать дверь. - Здорово, сосед - сказал Витек, сосед по лестничной площадке. - Привет - хмуро ответил я, надо сказать, я не очень любил общение с соседями. - Слышал новость? – Витек аж сиял, неизвестно только отчего. - Про Зону? - спросил я, - если ты про то о чем в только что новостях сказали, то да слышал. Витек явно погрустнел, - Эх, а я хотел тебя удивить неожиданной новостью - по нему видно было, что он уже собрался уходить. - Постой, а почему именно меня - я решил поинтересоваться, почему именно ко мне он пришел. К тому же, мне стало немного не ловко, за свой резкий тон. - Ну как же, - говорит - , ты всегда такими новостями интересовался. А ведь прав, я действительно интересуюсь новостями, которые очень даже опасны. Уж не знаю, откуда это во мне, наверное, опять с детства. - Я пожалуй пойду, ты сегодня не в духе -, сосед побрел к себе. я даже не стал его удерживать, я думал о своем. Почему это случилось вновь, почему сообщили так быстро, и почему меня это так волнует - вот три вопроса, которые “крутились” в моей голове в тот момент. С первой мыслью, я определился быстро.